С удивлением обнаружила, что это читают. Приятно изумилась и готова делиться дальше)))
Эпос четырехлетней давности.
О спасительной бестактности...
Я умираю.
Лежу на большой высокой койке, сильно смахивающей на навороченную больничную каталку - высотой и навороченностью смахивающей. Это моя квартира (но я в такой никогда не была даже в гостях на самом деле). 2 этаж старого пятиэтажного дома - я это вижу в окно. Надо мной высокий потолок - дом, видимо, что называется, "сталинской постройки".
В комнату ко мне регулярно заходит сиделка, какое-то внятное, но полузнакомое существо, про которых вспоминаешь, только когда по расширенному списку рассылаешь смс-ки с новым годом. Ей скучно, она поправляет на мне одеяло, тщательно скрывая зевоту, и осведомляется, не надо ли мне чего. А мне - реальные кранты. Я почти не могу двигаться, легкое покрывало прибивает мое тело, как гранитная плита. Я могу только с трудом шевелить руками, которые лежат поверх покрывала, и еще могу говорить, но слабо. И смотреть в потолок. Больше мне ничего не осталось.
Я понимаю эту девочку, и мне ее страшно жаль: она согласилась сидеть здесь и следить за умирающей мной из сочувствия и неплохого отношения ко мне (я никогда не была богата, заплатить девочке за труды мне просто нечем), но за это время неплохое отношение упало до отвращения - такие люди, как я, способны уходить месяцами, цепляясь за реальность и мотая нервы окружающим, это мне прекрасно известно. Мне безумно, невероятно жаль эту прикованную к полутрупу девочку, я понимаю, что могу сделать для нее только одно, и - я это сделаю, тем более, что не могу даже читать, а этого не переношу более всего в жизни.
И я говорю ей: "Милая, зови батюшку, я ухожу". (Хотя, я, собственно, некрещеная...)
Она пристально смотрит мне в глаза и выбегает из комнаты, оставив дверь нараспашку.
Я слышу, как она в своей комнате хватает телефон и начинает звонить. А я начинаю прощаться. Подробно оглядываю комнату: книжные полки, шкаф, потолок, оклеенный обоями; бледные розы в старой стеклянной вазе, странно пустой письменный стол (где мои вечно разбросанные бумаги? Ах, да, я же уже давно не встаю...), трещинки в паркете; пытаюсь разглядеть буйную листву за окном - каждый листик; впитываю запахи, вслушиваюсь в звуки...
Приходит батюшка - полный, бородатый, очень добрый человек (в реальности я его никогда не видела) - соборует меня и тихо, мягко прощается. Я ему киваю и улыбаюсь. Меня переполняет странное и очень бурное ощущение, хочется одновременно рыдать и хохотать в голос от счастья. Но я просто киваю и улыбаюсь, потому что понимаю - если сейчас выпущу рассудок из-под контроля, то сойду с ума от этого эмоционального напора, а мысль не владеть собой мне всю жизнь была противна. Да и смогу ли сделать тогда то, что решила? И я тихо лежу.
Приезжает труповоз, в комнату заходят двое высоких молодых людей в синей форме скорой помощи. Моя сиделка вбегает следом, чуть ли не пинками выкидывает из в холл и гневно шипит:
- Вы че, охренели?!? Она живая еще!
Они ей:
- Так от вас же вызов пришел.
- Я не вам звонила, я звонила лечащему врачу!
- Нам передали - заехать, забрать в морг.
Чудесное потусторонее настроение покинуло меня со скоростью пробки шампанского, я начинаю думать, как же так повернуться, чтоб потактичнее ржать в подушку: доктор сказал - в морг, значит, в морг!
А за дверью продолжается битва титанов.
- Я же думала, что вы часа через 2-3 приедете! Вас по вызову к живому хрен дождешься! А тут, блин, принеслись!
- Дак мы тут рядом были, поэтому так быстро и приехали.
- Ну и ждите! Сядьте вон в коридоре и ждите! Вы на нее посмотрели? Больше пары часов уже не продержится, вот и дайте человеку хоть это дожить!
Санитары еще побухтели между собой: ладно, ты сиди, я пойду пожрать куплю, тебе че купить, пиццу? Ну, купи пиццу. Тетку жалко. А нас тебе не жалко? Сиди теперь тут, как идиот, "пару часиков"... По-человечески помереть она не может.
Загромыхала табуретка, потом шаги.
Лежу. Счастливое потустороннее настроение уже улетучилось, даже "до свидания" не сказало! Но я же решила, что помру, значит, помру. В самом деле, сколько можно уже... Лежу, стараюсь не думать ни о чем. Слышу, как моя сиделка терзает телефон: але! Да, это я. Да, уже... Да, приезжайте, завтра погребение. Але! Здрасьте. Да, все. Увы... Да, отмучалась... Да, отменяем. Ну что же теперь сделать, мы были к этому готовы... Нет, замены пока нет, но думаю, введете вы другую актрису... Что ж теперь... Нет, уже не сможет даже в кресле выйти на сцену. Да, совсем умерла. Але! Здрасьте... Да, умерла...
И для меня все эти слова - пустой набор звуков. Я смотрю в закрытое окно и понимаю, что мне нельзя вставать, что нельзя сквозняков, но какое это теперь имеет значение? И я сползаю с кровати и прямо в стареньком, до шелковой мягкости изношенном, халате (в чем лежала) ползу вон из комнаты. Я очень хочу перед смертью постоять на земле. Я хочу вдохнуть воздух - пусть с бензином, но без лекарств! Но больше всего я просто хочу постоять босыми ногами на земле.
И я бреду, шатаясь и цепляясь за стенку, ноги подгибаются, и воли моей не хватает даже на крохотную мыслишку - все уходит на то, чтобы сделать еще хотя бы один шаг. В коридоре стоит одинокая табуретка. Я вижу в раскрытой двери сиделкиной комнаты того парня из скорой - он разговаривает с моей сиделкой. Обо мне. О том, что как жаль, что я не отыграла хотя бы этот спектакль, что мне всего тридцатник, а вот такая фигня приключилась, что я могла выходить на сцену и никто не догадывался, что за кулисами меня ловят на руки, хотя и все об этом знали... Я рада: они заняты друг другом, они меня не остановят и не уложат обратно. Лучше я потеряю сознание там, на газоне у дома, лучше лечь там, чем в этом лекарственном мареве. Я ползу дальше.
Медленно-медленно спускаюсь по лестнице и выползаю во двор. А во дворе мягкое и чудесное лето! Зелень, тишина... Шуршат машины за домами, трамвай прозвенел. В соседнем дворе детский садик - слышно пронзительный щебет малышей на прогулке. Легкий ветерок. Я отрываюсь от двери подъезда и цепляюсь за ствол ближайшего дерева. Скидываю тапочки и стою, обняв дерево, босые ноги в траве по щиколотку. И дышу изо всех сил.
Во дворе стоит сколоченное из щитов сооружение типа летней эстрады. И лавки - рядами. На лавках кое-где сидят люди - разные люди, молодые и пожилые, группками, некоторые с цветами - и негромко между собой переговариваются. На стенах домов вокруг двора, на щитах для объявлений висят афиши спектакля "Фабричная девчонка" по Володину. Я вдруг соображаю, что они пришли на спектакль, что на афишах - сегодняшнее число. А спектакль отменен! Потому что я умерла. То есть, еще не умерла, но это вопрос воли и терпения. Я просто попрощаться и подышать вышла. Уже все готово. Батюшка был, гроб заказан, труповозная команда в коридоре мается...
И тут из раскрытого окна моей квартиры слышится вопль моей сиделки:
- Что значит "сколько еще ждать"!?! Сколько надо! Не сметь тут курить!!! Имейте уважение к умирающей! Я тут венки заказываю, а он мне голову морочит! Вон отсюда! Иди в коридоре кури!
Народ на скамейках вздрагивает и начинает озираться.
Нервы мои не выдерживают, и я начинаю смеяться. Хихикая, выпрямляюсь и потягиваюсь - больно в груди ужасно, но я держусь за дерево одной рукой и терплю. Это первое реальное телесное ощущение за бог знает сколько времени - до сих пор все было, как в вате. А боль горячая и реальная, и я цепляюсь за многострадальное дерево и стараюсь смеяться потише, чтоб не задохнуться. Потом отлепляюсь от дерева и - не танцующей походкой, конечно, но вполне сносно, - иду назад, домой. У дверей квартиры мрачно курит санитар. Я хлопаю его по плечу.
- Дай сигарету.
Парень поворачивается и бледнеет, но сигарету достает. Я прикуриваю, выдыхаю дым и говорю:
- Валите-ка вы, ребята, работать. Я, кажется, еще поживу.
И парень оседает в обмороке к моим ногам.
- Детка, неси нашатырь! - кричу я своей сиделке.
И, хихикая, просыпаюсь.
P.S. 1. "Фабричная девчонка" - спектакль моего курса по одноименной пьесе Володина, который мы играли достаточно долго. Если кто полезет смотреть пьесу - я играла Надюшу. Афиши к спектаклю делал мой друг, одна до сих пор хранится у меня. После этого сна она вызывает у меня подспудное ощущение медицинского анекдота...
2. У меня в самом деле слабое сердце, и пару раз я вырубалась за кулисами, но на другом спектакле.
3. Скорая таки поутру случилась и недоуменно доложила, что это был острый сосудистый криз.
Интереснейшая причуда сознания - как бывает, когда руку отлежишь, а тебе снится, что тебя в застенке на дыбу подвесили))).
Эпос четырехлетней давности.
О спасительной бестактности...
Я умираю.
Лежу на большой высокой койке, сильно смахивающей на навороченную больничную каталку - высотой и навороченностью смахивающей. Это моя квартира (но я в такой никогда не была даже в гостях на самом деле). 2 этаж старого пятиэтажного дома - я это вижу в окно. Надо мной высокий потолок - дом, видимо, что называется, "сталинской постройки".
В комнату ко мне регулярно заходит сиделка, какое-то внятное, но полузнакомое существо, про которых вспоминаешь, только когда по расширенному списку рассылаешь смс-ки с новым годом. Ей скучно, она поправляет на мне одеяло, тщательно скрывая зевоту, и осведомляется, не надо ли мне чего. А мне - реальные кранты. Я почти не могу двигаться, легкое покрывало прибивает мое тело, как гранитная плита. Я могу только с трудом шевелить руками, которые лежат поверх покрывала, и еще могу говорить, но слабо. И смотреть в потолок. Больше мне ничего не осталось.
Я понимаю эту девочку, и мне ее страшно жаль: она согласилась сидеть здесь и следить за умирающей мной из сочувствия и неплохого отношения ко мне (я никогда не была богата, заплатить девочке за труды мне просто нечем), но за это время неплохое отношение упало до отвращения - такие люди, как я, способны уходить месяцами, цепляясь за реальность и мотая нервы окружающим, это мне прекрасно известно. Мне безумно, невероятно жаль эту прикованную к полутрупу девочку, я понимаю, что могу сделать для нее только одно, и - я это сделаю, тем более, что не могу даже читать, а этого не переношу более всего в жизни.
И я говорю ей: "Милая, зови батюшку, я ухожу". (Хотя, я, собственно, некрещеная...)
Она пристально смотрит мне в глаза и выбегает из комнаты, оставив дверь нараспашку.
Я слышу, как она в своей комнате хватает телефон и начинает звонить. А я начинаю прощаться. Подробно оглядываю комнату: книжные полки, шкаф, потолок, оклеенный обоями; бледные розы в старой стеклянной вазе, странно пустой письменный стол (где мои вечно разбросанные бумаги? Ах, да, я же уже давно не встаю...), трещинки в паркете; пытаюсь разглядеть буйную листву за окном - каждый листик; впитываю запахи, вслушиваюсь в звуки...
Приходит батюшка - полный, бородатый, очень добрый человек (в реальности я его никогда не видела) - соборует меня и тихо, мягко прощается. Я ему киваю и улыбаюсь. Меня переполняет странное и очень бурное ощущение, хочется одновременно рыдать и хохотать в голос от счастья. Но я просто киваю и улыбаюсь, потому что понимаю - если сейчас выпущу рассудок из-под контроля, то сойду с ума от этого эмоционального напора, а мысль не владеть собой мне всю жизнь была противна. Да и смогу ли сделать тогда то, что решила? И я тихо лежу.
Приезжает труповоз, в комнату заходят двое высоких молодых людей в синей форме скорой помощи. Моя сиделка вбегает следом, чуть ли не пинками выкидывает из в холл и гневно шипит:
- Вы че, охренели?!? Она живая еще!
Они ей:
- Так от вас же вызов пришел.
- Я не вам звонила, я звонила лечащему врачу!
- Нам передали - заехать, забрать в морг.
Чудесное потусторонее настроение покинуло меня со скоростью пробки шампанского, я начинаю думать, как же так повернуться, чтоб потактичнее ржать в подушку: доктор сказал - в морг, значит, в морг!
А за дверью продолжается битва титанов.
- Я же думала, что вы часа через 2-3 приедете! Вас по вызову к живому хрен дождешься! А тут, блин, принеслись!
- Дак мы тут рядом были, поэтому так быстро и приехали.
- Ну и ждите! Сядьте вон в коридоре и ждите! Вы на нее посмотрели? Больше пары часов уже не продержится, вот и дайте человеку хоть это дожить!
Санитары еще побухтели между собой: ладно, ты сиди, я пойду пожрать куплю, тебе че купить, пиццу? Ну, купи пиццу. Тетку жалко. А нас тебе не жалко? Сиди теперь тут, как идиот, "пару часиков"... По-человечески помереть она не может.
Загромыхала табуретка, потом шаги.
Лежу. Счастливое потустороннее настроение уже улетучилось, даже "до свидания" не сказало! Но я же решила, что помру, значит, помру. В самом деле, сколько можно уже... Лежу, стараюсь не думать ни о чем. Слышу, как моя сиделка терзает телефон: але! Да, это я. Да, уже... Да, приезжайте, завтра погребение. Але! Здрасьте. Да, все. Увы... Да, отмучалась... Да, отменяем. Ну что же теперь сделать, мы были к этому готовы... Нет, замены пока нет, но думаю, введете вы другую актрису... Что ж теперь... Нет, уже не сможет даже в кресле выйти на сцену. Да, совсем умерла. Але! Здрасьте... Да, умерла...
И для меня все эти слова - пустой набор звуков. Я смотрю в закрытое окно и понимаю, что мне нельзя вставать, что нельзя сквозняков, но какое это теперь имеет значение? И я сползаю с кровати и прямо в стареньком, до шелковой мягкости изношенном, халате (в чем лежала) ползу вон из комнаты. Я очень хочу перед смертью постоять на земле. Я хочу вдохнуть воздух - пусть с бензином, но без лекарств! Но больше всего я просто хочу постоять босыми ногами на земле.
И я бреду, шатаясь и цепляясь за стенку, ноги подгибаются, и воли моей не хватает даже на крохотную мыслишку - все уходит на то, чтобы сделать еще хотя бы один шаг. В коридоре стоит одинокая табуретка. Я вижу в раскрытой двери сиделкиной комнаты того парня из скорой - он разговаривает с моей сиделкой. Обо мне. О том, что как жаль, что я не отыграла хотя бы этот спектакль, что мне всего тридцатник, а вот такая фигня приключилась, что я могла выходить на сцену и никто не догадывался, что за кулисами меня ловят на руки, хотя и все об этом знали... Я рада: они заняты друг другом, они меня не остановят и не уложат обратно. Лучше я потеряю сознание там, на газоне у дома, лучше лечь там, чем в этом лекарственном мареве. Я ползу дальше.
Медленно-медленно спускаюсь по лестнице и выползаю во двор. А во дворе мягкое и чудесное лето! Зелень, тишина... Шуршат машины за домами, трамвай прозвенел. В соседнем дворе детский садик - слышно пронзительный щебет малышей на прогулке. Легкий ветерок. Я отрываюсь от двери подъезда и цепляюсь за ствол ближайшего дерева. Скидываю тапочки и стою, обняв дерево, босые ноги в траве по щиколотку. И дышу изо всех сил.
Во дворе стоит сколоченное из щитов сооружение типа летней эстрады. И лавки - рядами. На лавках кое-где сидят люди - разные люди, молодые и пожилые, группками, некоторые с цветами - и негромко между собой переговариваются. На стенах домов вокруг двора, на щитах для объявлений висят афиши спектакля "Фабричная девчонка" по Володину. Я вдруг соображаю, что они пришли на спектакль, что на афишах - сегодняшнее число. А спектакль отменен! Потому что я умерла. То есть, еще не умерла, но это вопрос воли и терпения. Я просто попрощаться и подышать вышла. Уже все готово. Батюшка был, гроб заказан, труповозная команда в коридоре мается...
И тут из раскрытого окна моей квартиры слышится вопль моей сиделки:
- Что значит "сколько еще ждать"!?! Сколько надо! Не сметь тут курить!!! Имейте уважение к умирающей! Я тут венки заказываю, а он мне голову морочит! Вон отсюда! Иди в коридоре кури!
Народ на скамейках вздрагивает и начинает озираться.
Нервы мои не выдерживают, и я начинаю смеяться. Хихикая, выпрямляюсь и потягиваюсь - больно в груди ужасно, но я держусь за дерево одной рукой и терплю. Это первое реальное телесное ощущение за бог знает сколько времени - до сих пор все было, как в вате. А боль горячая и реальная, и я цепляюсь за многострадальное дерево и стараюсь смеяться потише, чтоб не задохнуться. Потом отлепляюсь от дерева и - не танцующей походкой, конечно, но вполне сносно, - иду назад, домой. У дверей квартиры мрачно курит санитар. Я хлопаю его по плечу.
- Дай сигарету.
Парень поворачивается и бледнеет, но сигарету достает. Я прикуриваю, выдыхаю дым и говорю:
- Валите-ка вы, ребята, работать. Я, кажется, еще поживу.
И парень оседает в обмороке к моим ногам.
- Детка, неси нашатырь! - кричу я своей сиделке.
И, хихикая, просыпаюсь.
P.S. 1. "Фабричная девчонка" - спектакль моего курса по одноименной пьесе Володина, который мы играли достаточно долго. Если кто полезет смотреть пьесу - я играла Надюшу. Афиши к спектаклю делал мой друг, одна до сих пор хранится у меня. После этого сна она вызывает у меня подспудное ощущение медицинского анекдота...
2. У меня в самом деле слабое сердце, и пару раз я вырубалась за кулисами, но на другом спектакле.
3. Скорая таки поутру случилась и недоуменно доложила, что это был острый сосудистый криз.
Интереснейшая причуда сознания - как бывает, когда руку отлежишь, а тебе снится, что тебя в застенке на дыбу подвесили))).
Я бы наверное такое кино глядя даже рыдала бы
Но вообще, помирать - невероятно перло. Прошло аж 4 года, а я все еще помню то странное состояние прощания, растворения, расслоения какого-то. Чем больше времени проходит, тем более зыбко и размыто ощущение, но оно есть. Удивительно мирная смерть мне приснилась.
Я например помню сон, в котором я из-под алтаря удирала. На машинах, с погонями, стрельбой и фиг знает чем еще. Мне теперь что ни свадьба, а картеж из машин все с погоней ассоциируется. А прошло уже... лет 6 наверное)