Эпический сон, практически полный метр)))))
Эпос про великую гражданскую (видовую?) войнуЭпос про великую гражданскую (видовую?) войну
Предлагаемые обстоятельства
Любопытно оценивать постфактум, как осознаются реалии мира во сне. Обычно все и сразу. Мир принимается, как данность, его закономерности и логика существования ощущаются удобной, неудобной, родной, чуждой, какой угодно - но привычной средой. Ну, у меня, по крайней мере оно так.
Итак, диспозиция:
Мы живем в нашем мире. Подчеркиваю - в нашем! В сейчашнем. В простом и реальном. Солнце все так же всходит и заходит, бомжи бухают в подворотнях, люди бегают по четырем работам за три копейки, на улицах все те же дома, троллейбусы, липы-клены-ясени и бабульки на лавочках. Но не буду врать - кто у нас в президентах... Не помню. Не до того мне было.
Во всей этой обыденности имеется такой (не менее обыденный внутри истории) факт: человечество расслоилось на два биологических вида. Виды эти на рожу различить нельзя (мне второй главгерой, биолог, подтвердил - это называется "фенотип одинаковый"); но вот все остальное у них, у видов, совершенно разное, и картина с общим потомством тут примерно такая же, как у шимпанзе и жирафа. Не поддается второй вид ассимиляции по крови никак. Первый вид - это все мы как есть, со всей своей физиологией, болячками и мало-мальскими мутациями. Второй же - совершенная тайна за семью печатями, потому что они не то что на изучение не сдаются - на контакт не идут совсем. Их мало, очень мало - несколько особей на одно жилое поселение. Причем количество особей зависит от величины населенного пункта: скажем, в какой-нибудь деревне Гадюкино, где всех жителей - полторы старухи, их и вовсе нет.
И штука состоит в том, что этот второй вид нами питается. Чем питается - хрен поймешь.
Логика такая: раз и навсегда установлено правило Выбора. Все совершеннолетние жители населенного пункта несколько раз в месяц участвуют в своеобразной лотерее, в которой методом слепого тыка выбираются жертвы на съедение. Это нигде не прописано, но железно соблюдается, и даже лица, облеченные властью, не в силах от этого увильнуть - странно, но факт. Казалось бы, выбирают-то свои же! Второй вид вообще этим делом не заморачивается - кого им выдали, тех они и сожрали. Вот уж где разгуляться коррупции и безумцам-евгеникам! Так нет же. Все молчат, подкупать никто никого даже не думает и все честно ходят на убой.
Имеется гуманное дополнение к логике: можно откупиться. Не вопрос. Десять тысяч рублей, здесь и сейчас, наличными, в тот момент, когда за тобой пришли - и все, ты свободен. Эту сумму установил второй вид самолично, как оплату эквивалентной замены пожрать. Что они на эти деньги покупают - непонятно, потому что каждый раз - разное. Это может быть мясо с бойни на всю сумму, а может быть полтонны дамских романов - тоже на всю сумму. Или ртуть, сообразно цене. Или гвозди. Или дрова. Или живые лабораторные мыши из ближайшего вивария. Что угодно.
Человеческого смысла тут никакого ни на грамм, поэтому ни рассчитать что-либо и совсем заменить человеческие жертвы чем-нибудь неживым, ни понять логику внечеловеческих сознаний и метаболизм нечеловеческих организмов не представляется возможным. Мы не можем их понять. И все тут. Это, наверное, самое страшное - существовать рядом с чем-то, что ни объяснить, ни спрогнозировать невозможно.
За это дело мы имеем спокойствие общественных масс: потому что люди понимают регламент и спокойно ему следуют, даже если это регламент похода в газовую камеру, увы. Второй вид не жрет кого ни попадя на улицах городов и поселков, сидит себе смирно и занимается своими неведомыми делами. А мы три раза в месяц, практически средь бела дня - около 5 часов вечера, сдаемся в пищу тому, что из нас же и выросло.
Что они едят у людей - непонятно совершенно, потому что трупы они честно выдают для погребения (радости мало, конечно, но им трупы нафиг не сдались, а важность ритуалов им, видимо, давно втолковали). Так вот, трупы эти тоже ничем не могут никому помочь, потому что видимых повреждений на них нет, вскрытие показывает полную сохранность внутренних органов (в смысле - печенки-селезенки никто, урча, не выдирает), кровь в жилах имеется, так что вампироборцам и прочим демоногонятелям делать совершенно нечего.
В пять часов вечера за тремя жителями города приходят свои же (! это абзац - это дело пережить...) и отводят выбранных в помещение - иногда нежилое, иногда жилое (тогда из дома или квартиры на ночь выселяют законных хозяев). Никогда заранее неизвестно - где все будет происходить, это выбирает второй вид, и чем они в выборе руководствуются - тоже ни хрена не понятно. Потом выжившие ложатся спать, а утром им выдают мертвые тушки сограждан - чистенькие, целенькие и в исходной одежке.
Еще одним поворотом для общества стало жуткое ужесточение паспортного режима: бомжи есть, но беспаспортных нет в принципе. Отсутствие документов, как способа общественного учета - единственный повод увильнуть от Выбора.
Для дальнейшего повествования важно помнить про документы и закон: ГДЕ ЖИВЕШЬ, ТАМ И ВЫБИРАЕШЬСЯ! С одной стороны, можно предположить в населении бурный рост охоты к перемене мест - но нет. Транспортные компании - не идиоты, и стоимость билетов возросла до офигения, на своих двоих далеко не уйдешь, а такое уже отмирающее явление, как автостоп, померло совсем - потому что патрули везде и вообще повсеместные усиления режима прописки и проживания. При этом репрессий практически нет, находишься у бабушки в гостях на недельку - и находись себе, у бабушки не прописан, в билете паспорт пропечатан, ты считаешься временно выбывшим из процедуры Выбора по месту жительства... Рано или поздно ты вернешься. Потому что по истечении указанного законом срока надо регистрироваться по месту временного проживания - так что тебя и там съедят, никуда ты не денешься.
(По логике мироустройства можно задавать любые вопросы, потому что я пока все очень ясно помню.)
Часть номер раз или Мы охренительно попали...
Я нахожусь в гостях в славном городе Казань, у Анатеи (у которой, собственно, в июле и была). И поехали мы с Анатеей к нашей общей подруге Марии в административно самостоятельный пригород Казани.
Сидим, значит, чай пьем. Втроем с этой вот подругой.
Атмосфера немножко нервозная, потому что день Выбора и без десяти пять. Городская квартира (в смысле - не деревенский дом). Закат за окнами - офигенный, тепло, чай-плюшки, все дела.
Мы сидим - все пофиг. Анатея не по месту прописки находится, а я - так и вовсе за тридевять земель. Мария мандражирует слегка, потому что регламент-регламентом, а угроза жизни все-таки простая и непосредственная.
В дверь звонят. Чашки мы, конечно, роняем. Потому что приличные люди давным-давно перестали ходить по гостям именно в это время - во избежание разрыва сердца у хозяев.
Кто-то из родственников подруги открывает дверь (я не вижу - кто, вижу только мелькнувшее бледное искаженное лицо), и в квартиру заходит мужик в камуфляже. И объявляет, что стечением обстоятельств, согласно установленному распорядку и еще некоторая кучка официальных фраз, которыми люди маскируют свою отвратительную осточертевшую работу, которая давно поперек горла, но почему-то выполнять ее больше желающих не находится... Короче, мы тут все втроем идем под Выбор.
У меня отваливается челюсть, я достаю паспорт и начинаю по-чесноку качать права - какого черта! Мы в гостях. Мы не приписаны к данному поселку. И мы полностью в своем праве получить сейчас вежливые извинения от данного представителя власти, раскланяться и свалить к Анатее домой, раз уж такая нескладуха. А кто-то бледный уже протягивает трясущейся рукой купюры мужику через плечо - так что и Мария выкуплена, и шел бы ты, мужик, себе восвояси, а мы тут чай допьем и, может, ночевать останемся, чтоб не шляться в ночь-полночь по электричкам.
И тут мужик меня крупно удивил. Он меня выслушал, к паспорту даже не притронулся, в самом деле очень вежливо извинился и достал из-за пазухи бумагу. И ее мне продемонстрировал. И я с ужасом обнаружила, что "в связи с усилением и обострением", "а также ради блага и процветания" и т.д. и т.п. в данном конкретном населенном пункте, начиная с этого конкретного Выбора, процедуре подлежат ВСЕ СОВЕРШЕННОЛЕТНИЕ ЛИЦА, ФИЗИЧЕСКИ НАХОДЯЩИЕСЯ В ДАННОМ ПОСЕЛКЕ НА МОМЕНТ СОВЕРШЕНИЯ ВЫБОРА!.. Дата. Подпись. Глава административного района, фамилия, инициалы. И сиреневая печать "для документов".
И вот тут я четко осознала, что пришел песец - пушной и обложной. Деньги у меня есть, но на карте - а надо здесь и сейчас наличными, и рассрочки не принимаются! А последний банкомат в этом захолустье сломали на прошлой неделе.
Мужик тем временем забрал у меня бумагу, аккуратно свернул ее в трубочку, упаковал за пазуху и привычным жестом вытянул из-за пояса наручники. И на роже у него отчетливо проступило, как же ему это все обрыдло... Сейчас снова будут рыдать, трястись, а то еще и нести придется, а он один, придется вызывать подмогу, и начальство будет исходить на говно за задержку, а дома - пилящая жена и подгоревшие котлеты...
Я складываю паспорт в карман. Мария в ужасе. Жуткое ощущение, я не могу описать. Сидит человек - и вроде бы радоваться, что жив, а она не может, потому что нас-то уводят, и уводят у нее на глазах, из её дома.
Мы выходим из квартиры и пока спускаемся вниз, Анатея звонит маме. Логично, да?
Она звонит маме, а я иду и думаю, что никакая иная раса, никакие пришельцы и инопланетяне не способны нас согнуть так, как мы сами себя сгибаем. Я понимаю этого главу администрации, я все понимаю про генофонд, про то, что поселок иначе вымрет, и про то, что это не просто росчерк пера, а вынужденная мера - и еще про то, что тем, вторым, все равно. Это не они издали указ, позволяющий сгинуть за желание потрепаться за рюмочкой чайку с приятелем. Этот указ издал СВОЙ. Человек. И не вмещается у меня в мозгу общественная необходимость и банальная бытовая совесть.
Мы идем по улице, я курю, мужик - тоже. Анатея разговаривает с мамой, а я все пытаюсь осознать и примирить противоположности - и ни хрена у меня не получается.
Хотя мне все еще относительно спокойно, и происходящее принимается, как бытовая данность. Какая разница - как умереть? А в нынешнем моем состоянии и умонастроении смерть - чуть ли не благо, к сожалению. Но вот не складываются у меня в уме два и два, как ни крути - то пять, то восемь...
Нас приводят в отдельно стоящий дом.
Кстати, жизнь на улицах не замирает - не комендантский час. Мамашки с колясками гуляют, люди всякие ходят, дети носятся, время-то детское, пять часов. Зеваки, ясен пень, собираются - как же без зевак! Собираются. Невелика толпа, зрелище-то привычное, но всегда найдутся любители нервы пощекотать, поглазеть на приговоренных. А мы - приговоренные сейчас и есть. Глаза странно работают - выхватывают из толпы отдельные лица, ярко, четко: морщинистое лицо старухи, конопатая мордашка пацана, молодая мамочка с ребенком - мазнула жалостливым взглядом, ребенка прижала покрепче и скрылась; старые лица, молодые лица, ПОНИМАЮЩИЕ лица... Ужасно.
Дом, куда нас привели, производит впечатление останков чьих-то незапамятных фамильных владений: вроде штукатурка новая, а кладка ручная, даже не кирпичная - каменная, что под тонкой штукатуркой хорошо видно. Стены где-то явно переложены и укреплены, а во дворе руины явно от садового фонтана. И куски каких-то то ли арок, то ли недоломанных внутренних проходов, обнажившихся с попытками ремонта.
Я захожу внутрь. Дом в два этажа с огромным чердаком под всю крышу. На чердак я не полезла. Побродила совсем чуть-чуть по первому этажу, замусоренному и разоренному, решила в пыли не шастать, противно, и пошла на второй. Второй этаж оказался на удивление чистым и светлым: коридор от лестницы, две комнаты слева, одна большая справа и еще одна - в торце. Окна отмытые, обои класса "бедненько, но чистенько", скудная мебель.
Спустилась вниз, на внутренний дворик поглазеть. (Это рефлекс, типа "главное в бою - точно знать рельеф местности".)
Гляжу, а там стоят Анатея и ее мама. Возле обломка бывшей садовой арки. И молчат. Точнее, мама молчит, а Анатея словно пытается что-то сказать, а ничего не выходит - так бывает, когда либо слова не подбираются, либо эмоции перехлестывают. Я замерла в дверном проеме, и меня аж перемкнуло: и на месте не останешься, и подойти - было бы самым худшим из возможных вариантов. И даже здороваться в такой ситуации, как минимум, пошло.
Анатея оглянулась, заметила меня.
- Мама приехала.
Я киваю - типа, ага, вижу.
- Денег нет. Занять мама не смогла.
И я понимаю, что надо срочно поворачиваться и уходить в дом - срочно, бегом! Потому что они прощаются. По мне плакать некому, а они здесь и сейчас навсегда прощаются, и я не могу больше здесь оставаться. И потому что мешать категорически нельзя - хотя они настолько вместе, что им и ядерный удар бы сейчас не помешал. И еще потому что я просто не выдерживаю.
Я уже поворачиваюсь уходить, и вдруг мама Анатеи поднимает взгляд и смотрит мне в глаза.
И вот тут мне становится нестерпимо, страшно, ослепительно... стыдно.
Часть номер два или Что такое полтергейст?
Иду я давеча поздно вечером по улице. Из магазина возвращаюсь. Подполз ко мне пьяненький мужичок - сигаретку поклянчить. Стою, дожидаюсь, пока зажигалку вернет. А он прикурил, зажигалку мне протягивает и вдруг так участливо заглядывает мне в лицо и спрашивает:
- Сестренка, чего ты такая грустная?
Я аж офигела от философской глубины вопроса! Вот иду домой, с сумками, из магазина, и рожа у меня, оказывается, такая, что мировая скорбь с нее на людей плещется. Не нашла ничего лучшего, как брякнуть:
- Жизнь такая, - и ушла.
И вот стало мне стыдно (не страшно, не жалко, не больно - стыдно!) перед доброй чудной женщиной, которую я видела-то второй раз в жизни - за то, что жизнь такая! За то, что мы сейчас умрем, за то, что она лишится единственной дочери не потому, что кто-то виноват в этом - а просто ЖИЗНЬ ТАКАЯ!!!
Вот тут слетели с меня все философские сентенции разом, и какая-то внутренняя пружина наконец пришла в нужное состояние и защелкнулась. Как затвор. Я ушла в дом.
По дому еще колобродились юноши в камуфляже - что-то осматривали, собирали, двигали несчастную старенькую мебель... Нас не обыскивали. Впрочем, у нас ничего и не было: шли мы с пустыми руками - зачем мертвецу вещи? Осталось только то, что по карманам - сигареты, зажигалка, паспорт я еще зачем-то в карман тогда сунула... Я вернулась на второй этаж, зашла в большую комнату, села в кресло и стала соображать. Сидеть категорически не хотелось, хотелось вскочить, метаться по комнатам, искать лазейки... Однако же, я понимала - какие там лазейки? Попадали под Выбор и поумнее нас, уж если б смогли уйти, так информация так или иначе просочилась бы. Я закурила.
Прибежал паренек в форме, окинул взглядом комнату, кивнул мне, как старой знакомой.
- Ждешь?
- Жду.
- Угу...
Парень еще раз окинул взглядом комнату, хотя окидывать было практически нечего: пара потрепанных кресел, кривая этажерка, совдеповских времен журнальный столик с лопнувшей полировкой и я в одном из кресел. Вообще, мебель на условно чистом этаже была такая, словно хозяева свезли ее из нормального дома за древностью и ненадобностью, как на дачу. На первом так и вовсе, кроме обломков, ничего цельномебельного на глаза не попалось.
Солдатик подошел ко мне и зачем-то потер пальцами обои. Но мне было как-то не до армейских глюков и странностей.
- Когда, э-э-э... начнется?
Солдатик эдак дико на меня скосился и ответил:
- Нну... Не пропустишь.
Видимо, некоторая часть философских умонастроений еще не выветрилась, да и, как ни крути, я ощущала себя, как бы это сказать... По ту сторону: еще живая, но уже мир отдельно, а я - отдельно. Неприятное ощущение, надо сказать. И я спросила парня:
- Ну вот тебе все это не странно?
Он сильно удивился.
- Не дико, не жутко - сопровождать на плаху? У тебя девушка есть? Да? А если ее сюда заберут - что ты будешь делать? Нет, я не то говорю... Что ты будешь чувствовать - вот! Что ты будешь чувствовать? Что?
В ситуации неизбежного люди делятся на три категории: паникеров, которые прячут головы в песок и можно подойти и жрать их с жопы; фаталистов, которым все лениво, но которые могут сами взойти на виселицу - из чистого любопытства - а чего будет; и оптимистов, которые кажутся дурачками и простачками, но выживают в жизненном отборе именно они, потому что у них нервная система крепче, и только они ухитряются даже в условиях тотального геноцида размножаться.
Паренек оказался из последних. Начал шуточки какие-то дурацкие лепить, мне не то чтобы противно стало... А как-то все равно. Он ушел, а я подошла к окну и поняла, что вокруг дома стоит оцепление, из таких же вот пареньков с автоматами. Ну да, ну да. Оцепление стоит до прихода принимающей стороны, потом уходит спать в казарму. Потому что охранять больше незачем - никто не выбирается.
В доме вроде еще кто-то шарится, ходит, осматривает, ощупывает. Я спустилась вниз, вышла снова во дворик, бросила бычок на мощеную дорожку. Анатея напряглась.
- Что, надо внутрь идти?
- Да нет, - отвечаю. - Не зовут вроде. И пока не зовут - а даже если и позовут! - дай мне пять минут форы, оглядеться.
Анатея кивнула, и я вернулась наверх.
Зашла в комнату, стою. Оглядываю, так сказать, плацдарм. И вижу интересную вещь: в одной стене есть дверь. Все двери в доме обычные, деревянные, с длинными ручками, а эта заклеена обоями и ручка у нее круглая - обычная круглая деревянная ручка, как у старого шкафа, только большая. Странная дверь. Странно на самом деле то, что эта дверь сильно похожа на ход в кладовку, а с другой стороны стены - торцевая комната этажа, и что-то я не помню там пространства, которое, по идее, эта кладовка должна занимать... Ну не может же быть просто декоративная дверь в стене? Третья причем, потому что первая в эту комнату дверь ведет из коридора, а вторая - из того помещения, где я сейчас стою, и она открыта! Петель на моей стороне нет, значит, она еще до кучи и открываться должна внутрь, от меня.
Не помню я с той стороны дверь, вот хоть тресни. И, естественно, я берусь за ручку, толкаю дверь - ну, посмотреть-то интересно, что за кладовка?.. И слышу шаги.
Я только успела приоткрыть дверь и увидеть, что там темнота (а по всему этажу, напоминаю, светло!), захлопнула ее обратно и обернулась. В дверях стоял вовсе не очередной камуфляжный персонаж, а вполне себе штатский юнош.
- Ты-то тут чего забыл? - спросила я и отошла подальше от двери. Непонятно, зачем. Чтоб не мешали в чужой кладовке копаться, что ли?
И тут одновременно произошли две вещи.
Первая - юноша ничегошеньки мне так и не ответил. И вторая - я подошла достаточно близко к окну, чтобы увидеть, что вокруг дома уже никого нет... Нет оцепления.
Меня серьезно склинило.
Это жутко, правда - обернуться и посмотреть на убийцу. Но я поворачиваюсь и смотрю. И становится еще страшнее, хотя, казалось бы, дальше уже некуда.
Потому что он - обыкновенный. Худощавый паренек лет двадцати на вид, росточком чуть выше меня. Темно-русые волосы, слегка завивающиеся на шее. Ясные серые глаза, спокойный взгляд. Доброжелательное лицо. Симпатичный парень. Таких вагон. Никаких клыков, кривых зрачков и прочей фигни - обычный парень, черт возьми!
Я отлепилась от окна и поняла, что не фига не понимаю. Это здорово снимает панику - когда не понимаешь, как умрешь. Умирать вообще - это понятие растяжимое. А вот когда не понимаешь, чего именно ждать, и бросаешь бесплодные попытки понять - вот это здорово вправляет мозг, оказывается.
- Ты кто? - спросила я.
Ну глупо, да, я понимаю. Но почему-то тишина и полное молчание так меня напрягали, что я предпочла говорить, хоть и глупо говорить с ним, да и не о чем. О чем могут поговорить носорог с пауком? Но мне вдруг стало интересно - а будет ли он вообще говорить? Говорить-то они умеют, это известно.
Но он молчит.
Я продолжаю нести какую-то чушь про то, что время позднее, а есть ли у тебя родители, а не будут ли они беспокоиться... И всматриваюсь, всматриваюсь и соображаю, что он все-таки немного отличается от обычного среднестатистического человека. Как будто его не родили, а собрали, причем собирал кто-то, точно знающий - какие детали должны присутствовать в человеческом организме, но не заморачивающийся точностью деталировки. Какая-то неуловимая неправильность, чуть большая, чем может замылить и отмести такой консервативный орган, как наши глаза. Человек и сам по себе не сильно-то симметричен, но вот это - оно немного ЗА гранью допустимой бытовой асимметрии организма; то ли глаза у него на слишком разном уровне, то ли брови... То ли одноименные суставы разного размера... И рычаг руки очень странный: плечевая кость явно длиннее локтевого комплекта, отчего паренек выглядит немножко как тираннозавр - тот самый, который рекс.
Однако, это все занимает на самом деле несколько секунд.
- Ничего, - вдруг говорит он. - Да, конечно.
И улыбается. Стремительно шагает ко мне, встает почти вплотную и принюхивается - длинным движением, от моего плеча по шее, скуле и виску к волосам.
Это движение было бы офигенно эротичным, если б не одно но. Прямо перед моим лицом внезапно оказалась прямая иллюстрация к выражению "потерять человеческий облик". Его симпатичное открытое лицо словно смяла невидимая рука скульптора, решившего переделать неудачный набросок. Такое ощущение, что у него даже кости черепа съехали с положенных мест.
Я стою и даже дышать глубоко боюсь. Потому что он стоит слишком близко. А единственное, что вертится у меня в голове, единственное из всей бредовой, на 99 процентов высосанной из пальцев информации об этих существах, единственное, чему я почему-то верю прямо сейчас, сразу и безоговорочно - что к ним нельзя прикасаться. Потому что мерзко до рвоты. Прямо здесь и сейчас этот, до последнего мгновения обаятельный парнишка вызывает у меня чудовищную, атавистическую просто... брезгливость.
И я - очень медленно и плавно! - смещаюсь назад и в сторону. И отшагиваю подальше, благо, есть куда - мы почти в центре здоровенной комнаты стоим. Отхожу. Он стоит на месте и только голову за мной поворачивает.
Я делаю еще шаг, еще и еще. И до такой степени это стремительно перекашивающееся и все меньше и меньше похожее на человека существо посреди комнаты напоминает динозавра, что меня вдруг осеняет дикая мысль - это никакая нафиг не новая ступень развития, никакая к чертовой матери не мутация (которая суть нечто новое), а атавизм! Откуда-то прорвавшийся атавизм! Ну, бывают же там младенцы с хвостами, жаберки или еще какая штука. Только я не биолог и не физиолог, и знаний моих не хватает, чтоб внятно осознать - что это за атавизм и какого сорта; но я человек, и задним, древним, не отмирающим ни с какой цивилизованностью, мозгом я чую, что ЭТО надо мочить. Нечем, потому что эволюция не предусмотрела - но надо! Потому что эволюция предусмотрела что-то еще. Раз уж это он - атавизм, а не я.
И я заговорила. А он наконец сорвался с места.
Инстинкты, которые до сих пор мирно стучали в плечо моему рассудку - типа, эй! дай порулить! - плюнули, дали рассудку в лоб и заняли законное место.
Мы кружим по комнате, стараясь не поворачиваться не то что спиной друг к другу - даже боком. Я несу полную ересь - как тебя зовут, какие у тебя красивые глаза, зачем ты нас ешь, а что именно ешь... Хищное существо кружит за мной и неожиданно делает резкий выпад - я уворачиваюсь, не давая даже зацепить себя. Он прыгает вперед - я пинаю столик ему по ноги. Столик вдребезги... Он прыгает еще - я отхожу. Отшатываюсь, перекатываюсь - и говорю, говорю, говорю.
Возможно, это странно, но он отвечает. Только отвечает невпопад, и выглядим мы как два человека, одновременно говорящих по телефону - он с кем-то одним говорит, а я с кем-то другим. Я отломала подлокотник у кресла, неудачно прыгнув. Он пробил рукой дверь. Мы мечемся по комнате с нарастающей скоростью, и его выпады становятся все мощнее. Самое дикое, что он постепенно перестает говорить. С каждой фразой его речь теряет внятность, сбивается на хрип, и через считанные секунды он уже выглядит, как полный псих или ветхий старик со слабоумием: по губам течет слюна, попытки говорить взбивают ее в пену, все это льется на подбородок, шею, за воротник и хлопьями на пол. ЭТО уже даже с натяжкой нельзя назвать человеком - хотя оно еще вполне антропоморфное.
Тварь, брызгая пеной изо рта, кривя голову и раскачиваясь, машет руками, пытаясь меня задеть. Но я пока уворачиваюсь... Хотя и понимаю, что надо срочно выкручиваться: убить нечем, измотать - так это даже не вопрос, кто кого скорей измотает, ага. Дураков нема, вымерли...
Мне позарез надо остановиться, закончить драку, отключить инстинкты - иначе я умру. Я не могу думать - нечем, все занято отслеживанием и реагированием; но я уже и дышать скоро не смогу...
И я поворачиваю к кладовке. И говорю, говорю, говорю. Такое впечатление, что невозможность свободно пользоваться второй сигнальной системой бесит тварь сильнее, чем если б я смогла таки его ударить. Каждая моя реплика заставляет его хрипеть в попытках ответить - а не выходит, и он злится. И раскачивается, как будто колотит хвостом - если бы у него был хвост. Рожа перекошена, слюна капает... А я изо всех сил стараюсь улыбаться и говорить, пока есть еще дыхание.
Когда я наконец подбираюсь к кладовке, тварь почти улыбается - еще бы! Типа, я стою спиной к стене, почти в углу и, типа, бежать мне больше некуда. (И вот тут осеняет меня странная догадка: а ведь он эту дверь не видит... Почему бы?) Но подумать я не успеваю, потому что тварь бросается на меня.
И я делаю самое простое и самое естественное в такой ситуации - хватаю его за кисти рук и со всех сил грохаюсь на спину.
Тварь мгновенно соображает, что ее накололи, как щенка - но сделать уже ничего не может. Инерция прыжка и мой добавочный вес переносят тварь надо мной, она собственной башкой открывает дверь и со всей дури грохается в темноту кладовки.
Я вскакиваю, превозмогая черные пятна в глазах, рву на себя дверь - а тварь ее тоже рвет на себя! Я изо всех сил тяну несчастную створку и отчетливо понимаю, что этих самых сил уже вообще с гулькин хрен, а оно беснуется за дверью и рычит, и в его рыках и хрипах даже прорываются внятные слова, и слова эти все несут смысл примерно "пасть порву, моргала выколю, дай только выбраться, сволочь".
А самая хреновая хреновина заключается в том, что вся эта беготня от обещанных Анатеей мне пяти минут составила от силы три! И вот еще две минуты держать вырывающуюся, скользкую от пота, круглую дверную ручку я уже не могу. И позвать уже не смогу - ощутимо попалила дыхалку и вдохнуть нормально не могу.
И вот тут нам всем глобально повезло. Видимо, Анатея не стала дожидаться, или, опять же, любопытство спасло одну конкретную кошку, или еще что... Короче, тут-то она и подоспела. А за ней следом до кучи вломился в комнату тот самый солдатик-оптимист - уже в штатском и без табельного ружжа.
- Неси железо! - заорала я на парня. Какое железо, зачем железо... Я в такие моменты себя не контролирую, но на правильности действий это не сказывается.
- Какое?
- Любое, которое можно забить! Не гвозди! Штыри! Костыли! Железо!!!
Парень убежал. И это было верно, потому что шарились они с обыском по всему дому, и найти нужные предметы он мог быстрее, чем мы обе вместе взятые. Анатея перехватила у меня дверную ручку - и вот это оказалось в корне неверно. Потому что, как ни крути, а весовая категория не та... И ручка, зараза, такая, что за нее даже двумя руками взяться негде! Разве что за пояс Анатею держать, чтоб скомпенсировать рывки изнутри.
Но парень вернулся быстро. И приволок целую гору железяк - похожих на железнодорожные костыли, только намного длиннее и плоские. Гвозди от фундамента что ли отодрал? Не знаю.
Забивать такие хреновины даже и в относительно мягкий деревянный косяк можно разве что кувалдой. Но кувалдой мы не озаботились, а медлить уже было некогда.
И я вломила первый штырь голыми руками. Тварь завизжала, дверь начала подаваться и открываться понемногу (мне же пришлось отпустить Анатею, которая уже на косяке почти стояла, пытаясь эту дурацкую дверь удержать). Парень как-то ловко поменял расстановку сил, сам вцепился в ручку, а женский боевой состав начал вколачивать железяки в косяк. Раздолбали руки в кровь мгновенно, разломали ногти, но почему-то не чувствовалась боль - только огромная всепоглощающая ярость. Глаза у Анатеи от бешенства были серые до черноты. Не знаю, какие у меня были, зеркала не подвернулось.
С каждой заколоченной железякой тварь стихала. Но дверь отпускать было нельзя - и парень честно ее держал, пока мы не заколотили весь косяк: штырь, расстояние примерно на три пальца, следующий штырь.
С последним штырем тварь заткнулась. Парень отлепился от двери. Анатея села на пол, я тоже. Оглядела разваленную комнату, кровищу с наших рук, перекошенные с напряга физиономии - и булькнулась в обморок.
Перед глазами у меня мелькала злополучная дверь, как отпечаток взрыва на сетчатке: позитив-негатив, позитив-негатив...
Очнулась я небыстро. На улице стемнело, по всему этажу горел свет. Парень собирал обломки мебели, Анатея ходила по соседней, торцевой комнате и чем-то шуршала.
Я поднялась, держась за стенку, и поковыляла к ней. Торцевая комната оказалась вполне жилой, там даже имелись немаленьких размеров тахта и здоровенный старый шкаф. Боевая подруга, как оказалось, шуршала пакетами в шкафу - там нашлись пледы, пара куцых подушек и даже ветхое, но чистое постельное белье.
Кладовки действительно не было. То место, к которому в одной комнате крепилась дверь, в другой оказалось совершенно пустым участком смежной межкомнатной стены, у которой стояла тахта. Я вернулась в большую комнату - дверь была на месте. Круглая деревянная ручка и еле заметные головы железяк в косяке.
Дом изменился. То есть, планировка, вся фигня - все осталось, как было. Но если до моего обморока все было заклеено обоями, то теперь стены щеголяли свеженькой вкусно пахнущей вагонкой. Хрен его знает, почему. То ли сам мимикрировал, то ли наш трудолюбивый новый друг, помимо выноса обломков, еще и обои по всему этажу отковырял, пока я в отключке пребывала - непонятно. Да и пофиг мне было, если честно.
Мы наконец познакомились, выяснилось, что парня зовут Сашей. Простодушный крепенький Саня внял моему требованию - не спать, где ЭТО заперто, - и, кряхтя, перетащил дряхлую тахту в противоположный угол, к двери в коридор. Я побрела снова в большую комнату.
Там стало от вагонки много уютнее, но просторнее - из мебели уцелели только пустая этажерка и одно кресло. Я долго пялилась в дверь "кладовки", пока не врубилась, что же меня так напрягает - уж теперь-то, когда все закончено? И попросила Саню найти пару дверных петель, шурупы и отвертку. А когда он все принес - вкрутить петли с ВНЕШНЕЙ, нашей стороны. Потому что я не могу - руки изуродовала себе просто-таки офигенно качественно. И вот когда он петли прикрутил, меня отпустило окончательно: теперь эту конкретную дверь нельзя было открыть, только выбить или сломать. Значит, никакой ребенок... И никакое человеческое любопытство, незнание или глупость... Вот теперь было все. От своих застраховались.
За это время Анатея ухитрилась застелить тахту - не понимаю как. У нее ж тоже руки пострадали! У меня после всех отмываний и бинтований сложилось ощущение, что даже кормиться некоторое время придется теперь с ложечки посредством терпеливого Сани.
Уже была глубокая ночь. Анатея улеглась, Саня тоже. Я тоже было улеглась, но вот же фигня - Саня поставил тахту на новом месте так, что дверь в коридор не закрывалась! А в коридоре горел свет. И выключатель был строго в противоположном конце коридора, у лестницы. Вот жопа... Лечь к открытой двери спиной мешала паранойя, оставшаяся от драки, лечь мордой - яркий свет не даст спать. И ребята уже уснули. Будить кого из них, чтоб попросить погасить свет, совесть не поворачивалась. Тогда я поднялась и пошла гасить свет сама.
Коридор небольшой, метров семь. Я иду по нему, автоматически кидаю взгляд в темную уже большую комнату, на заколоченную дверь - чистый инстинкт. Я же не убила тварь, она там сидит ЖИВАЯ. Проклятье...
Я дохожу до конца коридора и вдруг отмечаю, что в доме мы не одни - за дверями двух маленьких комнат слева слышны шаги и голоса. Честно говоря, я вымотана так, что мне несколько похрен. Да и ощущение меня посещает нетревожное: как будто те, там, за дверью, нас не касаются. И мы их тоже. Не война и не дружба - так, абсолютная нейтральность, как будто с соседями в коммуналке.
Саня поднимает голову с подушки (Анатея спит с другого края и ее совсем не видно).
- Что ты бродишь?
- Свет спать мешает.
- Ну, так гаси и иди спать.
Я стою и думаю, и понимаю, что не могу.
- Не могу, - честно говорю я.
- Почему?
- Боюсь.
Я в самом деле боюсь. Сейчас, когда схлынул адреналин, я боюсь, как ребенок - боюсь идти по темному коридору, боюсь проходить мимо заколоченной страшной двери. Этих, в маленьких комнатах, я не боюсь.
- Тогда иди и ложись, - говорит Саня, и я думаю, что это справедливо.
Иду обратно, так и не выключив свет. И пока иду, понимаю вещи, о которых не думала, но подумать стоило и пораньше:
а) я дотронулась до твари; может быть, то, что я сделала это целенаправленно и осознанно, что-то сбило в процессе? И я не умерла, а просто как-то слишком быстро и существенно теряю силы от простых действий? Или что-то еще есть, и это что-то проявится рано или поздно?
б) в городе представителей второго вида было несколько. Они кормятся вместе. Им дали выкуп за одну из жертв. Вывод? Именно в этих двух комнатках, прямо сейчас сидят такие же существа. И жрут эквивалент жертвы. И, что самое в этой ситуации странное, мне глубоко до фени. Наверное, я так глобально умоталась.
И вот когда я дохожу до тахты и укладываюсь, а Саня набрасывает на меня одеяло, мне становится настолько все по барабану - свет в коридоре, паранойя реальная или надуманная, дверь, страхи, - что я просто вырубаюсь и сплю так сладко и непробудно, что аж самой себе завидно.
Эпилог. Почти по Шварцу или Предапокалипсис
Встали мы в ясное и холодное осеннее утро. (Точно осень была - не зря же мы с самого начала истории телепались в легких, но куртках!)
Поднялись, убрали постель на место, точнее, Саня практически один убирал. Тахту решили обратно не таскать - на хрен надо. Идя по коридору, заглянули во все комнаты - везде было пусто и чисто. Дверь заколочена и на месте. Дом по-прежнему весь в вагонке. Ну и фиг.
Спустились вниз, умылись во дворе из какого-то полуразбитого сантехнического недоразумения и стали думать. Но думать особо было нечего, до смерти в этих развалинах не просидишь, надо выходить и пытаться на месте понять - что же теперь будет происходить.
Вышли. А у соседнего дома народ. Не толпа, не митинг - так, поселковая тусовка. Стоит себе народ, тихо-мирно беседует. Во главе тусовки стоит тот давешний зав.конвоем, который за нами приходил, и разглагольствует на тему, что, мол, надо переговоры переговаривать, что вот встреча назначена, щас вот побеседуем тут, покумекаем, как жить, и пойдем на эту встречу. Переговоры, это самое, переговаривать.
Подходим мы не спеша. Народ расступается. Не то, чтоб мы прям через говорильню эту толкаемся, а просто стоят они на всю улицу - не обойти, только насквозь. Стоят люди, между собой разговаривают, а нас замечают и замолкают. И вроде как стараются не заметить. Ясен пень - ситуация совершенно патовая. Кто мы? Освободители человечества и родоначальники освободительной партизанской войны против нелюдей? Или гады подколодные, предатели, нарушители устоев, через каковое нарушение огребет несчастное неприспособленное человеческое общество по самые пассатижи, вплоть до полного вымирания путем неконтролируемого сожрания? И что с нами делать? Хватать и качать? И запихивать на броневик? Или хватать и убивать, а потом покаянно нести тем, вторым, как выкуп, как свидетельство справедливого возмездия, доброй воли и толерантности?
И люди молчат. До сих пор все шло по заведенному порядку - худо ли, бедно ли, горько ли, но ПРАВИЛЬНО. По правилам! А теперь как быть? По совести - оно, конечно, правильнее, но много ли у соседа той совести?
И люди молчат. Мы идем. А люди молчат. Не все, разумеется, молчат - есть и крикуны, как же без них. Долой, ату и вся прочая фиговина. Но мужик-лидер не дурак, он их гасит и гасит верно. Ату-то нам нечем. Было бы чем - до пожирания бы не дошло, ага. Поэтому говорят крикуны помягче: а вот мы им то предъявим и вот это потребуем, а еще бы неплохо и вон то отвоевать, и возраст поднять, например, а то жрут порой молодежь, так и выродимся, и может ограничить их вообще какими-нибудь секторами, вон, пусть идут на зэках свой Выбор проводить - пожрут уголовников, так и не жаль...
Мы идем сквозь толпу. Слушаем эти наполеоновские планы - а как же. Надо требовать больше, чем рассчитываешь получить - залог успеха любых переговоров, это вам любой деловой человек скажет. Вот только одна проблема... Вы с кем договариваться-то собрались?!?
Я не знаю, о чем думают Анатея с Саней. Мы идем молча. И даже друг на друга не смотрим - все внимание на толпе. Не знаю, как им обоим, а мне очень плохо. Я иду и думаю: что бы ни произошло дальше, даже если нас вознесут до небес (а нас вознесут. А если сейчас казнят - писец, какой резонанс пойдет, оппозиция есть всегда, везде есть люди, которых хлебом не корми, дай попротестовать. И тогда нас вознесут на знамя, поэтому сейчас нас казнить нельзя, и мужик-лидер это отчетливо понимает. Подавляющему большинству народа в толпе хочется просто закрыть глаза и проснуться - и чтобы нас просто не было. Не было инцидента, не было нарушения устоев, не было, никогда; так легче всего...); так вот - даже если нас вознесут, покоя больше не будет. Если с нашей стороны нарушен уговор - ожидать продолжения его выполнения с другой просто смешно. И представители второго вида могут выйти жрать на улицы прямо сегодня. И все убитые с этой минуты будут на моей совести. До конца своих дней я буду жить по локоть в чужой крови - в той, в пролитии которой и близко не поучаствовала. Потому что именно я сегодня ночью своими руками разрушила пусть и хреновый, но мир между двумя разными видами...
Вот в такой вот несовместимой с жизнью ситуации двигаемся мы через толпу. Вокруг - практически "Дракон" Шварца. Поговорить с Драконом, умаслить Дракона, владеть от имени Дракона, а может и - чем черт не шутит! - исподволь управлять Драконом? А Ланцелота - да, лучше б не было совсем, на хрена приходил, спрашивается, взбаламутил тут всех, сопляк...
Мы уже практически выбираемся из толпы - кстати, а куда мы идем? А, да. Ясное дело, мы идем к Анатее, маму радовать. Надо только как-то сообразить, как бы маму помягче порадовать, чтоб без сердечного приступа... А потом, видимо, дальше воевать пойдем, выбора у нас уже маловато, хотя и мерещится призрачный шанс, что оставят нас в покое, почему бы и нет?
И вдруг я стремительно, просто-таки на глазах слабею и спотыкаюсь. Ребята уже сильно отдалились вперед, а рядом со мной еще люди клубятся.
Я оглядываюсь и вижу, что на меня в упор смотрит человек - то ли глаза на разном уровне посажены, то ли брови... И я понимаю, что это второй вид. Их же практически нельзя отличить. Он стоит в толпе и слушает - что эти дураки собрались нести на переговоры! Господи... В глазах существа - ну вот уж совершенно никакой доброжелательности, тот, который меня жрать пытался, и то в начале драки практически лучился теплом и уютом. Существо медленно начинает втягивать воздух носом, черты лица плывут, искажаются... и вдруг он останавливается, резко обрывая себя, и растворяется в толпе. Я успеваю только протянуть руку и крикнуть: "Анатея! Саня!" - и падаю подбежавшим ребятам на руки в глубоком обмороке.
Хреновый из меня Ланцелот.